Сергей Хоружий - «Улисс» в русском зеркале
Вот такую задачу поставил уже этот небольшой темный текст Джойса-юноши. И дальше очень цепко, очень неотступно Джойс начал исполнять это задание. Первый его роман как раз и был весьма прямолинейной попыткой подобного исполнения. Хотя текст наброска остался не опубликован, никто не знал, что поставлено такое задание (а кто и прочел, едва ли вычитал бы там его), тем не менее для себя Джойс знал, что задание таково. И первый его роман был ничем иным, как поиском этого индивидуирующего ритма, некоторого индивидуального изгиба, который, по джойсовской идее, существует в каждом из нас, в каждой личности. Каким-то образом он должен быть найден, уловлен художником и вытащен наружу в акте художественного выражения, претворен в художественную форму.
3
Сейчас мы убедимся, что «Портрет художника в юности», первый роман Джойса, действительно есть исполнение поставленного задания. (Элементы такого исполнения можно найти и в «Дублинцах», но их мы сегодня оставим в стороне.) Здесь Джойс реально предъявил нам нечто в качестве индивидуального, индивидуирующего изгиба или ритма, который и заключает в себе уникальность личности, избранной для портретирования. То бишь, в данном случае – личности его самого как юного, становящегося художника. Что ж это за изгиб?
Вероятно, многие из вас читали этот ранний роман. В отличие от дальнейших работ, это достаточно легкий текст. Нам он смотрится обыкновенным романом XIX века. На вид там нет ничего особенно трудного или особенно глубокого; это то, что называется романом воспитания, романом становления молодого человека. Такой не слишком модернистский писатель, как Максим Горький, основывал длинную литературную серию под названием «История молодого человека девятнадцатого столетия». На общий взгляд роман Джойса вполне ложится в эту простенькую трактовку европейской классики XIX века. Однако для автора (а следом за ним и для нас) видно, что в этом с виду обычном романе воспитания скрыто нечто другое: исполнение совершенно индивидуального джойсовского задания – найти и передать в эстетической форме уникальный изгиб личности художника. И когда мы уже знаем, как это читать, мы видим, что этот изгиб там действительно предъявлен. Притом ничего этакого таинственного – все оказывается довольно просто. Изгиб оказывается выражен в духовном переломе изображенного в данном романе художника. Его уникальным изгибом оказывается испытанная и описываемая в романе духовная катастрофа (кризис, перелом, катарсис… – в точности сейчас нет нужды), в результате которой он из пылкого, истово верующего католика становится столь же пылким художником. Индивидуализирующий изгиб таится в этом переломе – перерождении, имплицирующем трансформацию религиозного субстрата личности в субстрат эстетический. И этот изгиб продемонстрирован явно и наглядно.
Продемонстрирован уже в оглавлении романа. Роман очень просто устроен – пять глав, выстроенных сюжетно, следующих друг за другом по временному порядку. Но если знать все, что за этим стоит, выясняется, что в этой элементарной структуре уже и заложен пресловутый уникальный изгиб. Как построен «Портрет художника в юности»? Вначале идет экспозиция: в двух главах доставляется исходный материал личности. Затем, в главе третьей, эта личность художника представляется как личность религиозная. Потом следует глава четвертая, в которой происходит крах, крушение, перелом: совершающийся момент истины. И в пятой главе перед нами уже происшедшая трансформация в ее итогах – перед нами личность религиозная, претворенная в личность художественную. Очевидно, что все описанное рисует именно некую специфическую жизненную линию в ее критическом повороте, изгибе; и в нем-то Джойсу виделась тайна личности. Таким и бывает индивидуирующий ритм, и в данном случае это ритм трансформации из религиозной стихии в эстетическую. У Джойса все это очень конкретно и очень богато расписано, так что художник (хотя и в юности) вполне убедительно демонстрирует нам: религиозный мир можно идентичным образом, практически без утрат, перевести в мир художника, в мир эстетический. При этом догматические положения христианства становятся основоположениями эстетики. В главе третьей юному воспитаннику иезуитских учебных заведений читаются проповеди с изложением католической веры, он размышляет над этими сюжетами. А в главе пятой почти эти же структуры уже предстают перед нами как эстетические. То, что было религия, стало искусство.
Это и было конкретным примером уникального изгиба, который поймал Джойс. Задание, казалось бы, было выполнено. Но данное исполнение его не удовлетворило.
Следом за первым опытом портрета, сразу, почти без перерыва, начинает создаваться знаменитый «Улисс». Его тоже можно увидеть как опыт портрета художника. И, в отличие от следующего текста, «Поминок по Финнегану», где на поверхности портрета уже не видно совсем и никак, для «Улисса» всем роман читавшим (и, тем более, проходившим в семинаре) достаточно ясно, что в романе, со всеми оговорками, можно признать портрет художника. Там тот же герой, что в предыдущем романе изображался художником в юности. Он себя по-прежнему именует Художником с большой буквы… Но это еще поверхностные основания. Понять «Улисса» как опыт портрета художника надо гораздо обширнее и глубже. Не потому «Улисс» портрет художника, что в нем по-прежнему действует персонаж, описанный как «художник в юности» в предыдущем романе. Отнюдь не поэтому. Но весь «Улисс», от первой и до последней строки, и там, где фигурирует этот герой, и там, где он вовсе не фигурирует, весь «Улисс» как текст, как феномен литературы есть портрет художника. Это очень емкое заявление об «Улиссе»; и о том, почему и как «Улисс» есть портрет художника, я и собираюсь говорить остающееся время.
4
Почему Джойса не устроило, казалось бы, вполне удавшееся исполнение творческого задания? А по массе причин оно его не устроило.
Во-первых, по причине чисто биографической. Сам Джойс вырос. И к тому времени как он стал писать «Улисса», ему не 22 года, а 32, 35… Создалась дистанция. Дистанция человеческого опыта, дистанция художественного опыта. И он увидел, что художник в юности писал бы совсем не такой портрет, как художник в зрелые годы. И, если угодно, отсюда, из элементарного возрастного опыта, и начали выстраиваться, выплывать все новые и все более сложные художественные задания.
